podjem-tal.ru
Поделиться:
Ночные бабочки
Я помню вечера в начале листопада,
ночную глубину тоскующего сада,
где дуба одного листва еще густа,
и млеет мглистая густая темнота
под ветками его, и нежные ночницы
еще к нему летят в лиловый сонный час:
трепещут в темноте незримые ресницы,
порхают призраки пушистые...
Для вас,
ночные бабочки, приманку я готовлю:
предчувствуя с утра удачливую ловлю,
я пиво пьяное мешаю пополам
с согретой патокой, потом прибавлю рому.
И в сад я выхожу к туманам, чудесам,
и липким золотом я мажу по сырому
дубовому стволу, и с кисти каплет сок,
по трещинам ползет, блестящий и пахучий...
Шафранный шар луны всплывает из-за тучи,
и дуб, сообщник мой, развесист и высок.
Впитал он не одно земное сновиденье;
я жду в лиловой мгле, и он со мною ждет.
И вот, таинственно-внезапно, как паденье
звезды, задумчиво-беззвучно, как полет
цветочного пушка,-- одна, затем другая
тень малая скользит, белеясь и мигая:
рождаются во тьме седые мотыльки.
На ствол я навожу круг лампочки карманной
и вижу: пять ночниц вбирают сок дурманный,
блаженно выпустив витые хоботки
и крылья серые на розовой подкладке
подняв, оцепенев,-- и вдруг, взмахнув крылом,
скрываются во мрак -- и вновь на запах сладкий
слетаются легко. Стою перед стволом,
внимательно слежу наряд их полуявный,
окраску и узор, и, выбрав мотылька,
над самою корой я всплескиваю плавно
белесой кисеей широкого сачка.
Чудесные часы! Восторг воспоминанья!
Волнуется душа... Латинские названья
кружатся в голове, а ночь тепла, мутна...
Висит в набухшей мгле лимон луны огромный.
Вдали, между ветвей, за клумбами, за темной
площадкою,-- горят в усадьбе три окна.
Оттуда в должный час меня окликнуть можно,
сказать, что спать пора, и, выглянув в окно,
увидеть: черный сад, фонарик осторожный,
мелькнувшего сачка белесое пятно...
И возвращаюсь я с добычею воздушной:
еще стучится жизнь о стенки коробка,
на вату лью эфир, холодный, сладко-душный,
под грудку я беру малютку мотылька,--
слабеет, гаснет он,-- крылатый человечек,
и в пробковую щель меж липовых дощечек
поимки бережно я вкалываю в ряд.
Усните, крылышки, глазастые головки,
тончайшие сяжки!..
Вот пухлый шелкопряд,
рябой, как палый лист, вот крылья черной совки
с жемчужной ижицей на жилке узловой,
вот веер крохотный с бахромкой световой,
вот кроткий старичок, монашек в темной рясе,
и вот царевна их, невеста ветерка:
две ленты бархата на розовом атласе,
фламинговый пушок на кончике брюшка...
Спасибо, нежные!.. Шли годы за годами,
вы таяли с теплом и вспыхивали вновь.
Неизъяснимую я чувствовал любовь,
мечтательно склонясь над вашими рядами
в стеклянных ящиках, душистых и сухих,
как легкие листы больших поблекших библий
с цветами блеклыми, заложенными в них...
Не знаю, мотыльки, быть может, вы погибли;
проникла плесень, моль, подъели червячки,
сломались крылышки, и лапки, и сяжки,--
иль руки грубые заветный шкал открыли
и хрустнуло стекло,-- и вы превращены
в цветную горсточку благоуханной пыли...
Не знаю, нежные, но из чужой страны
гляжу я в глубину тоскующего сада;
я помню вечера в начале листопада,
и дуб мой на лугу, и запах медовой,
и желтую луну над черными ветвями,--
и плачу, и лечу, и в сумерки я с вами
витаю и дышу под ласковой листвой.
Владимир Набоков
|
`Бабочки Набокова Нет, бытие - не зыбкая загадка! В. Набоков 1923 г. `Нет науки без воображения и нет искусства без фактов`. В.Набоков, из интервью Альфреду Аппелю, 1966 г. Что такое бабочки Владимира Набокова? Это и коллекции бабочек, собранные писателем, которые сейчас хранятся в нескольких музеях мира; это и бабочки, появляющиеся в каждом из художественных текстов, автором которых был Набоков-писатель (исследователи насчитали 570 таких упоминаний); это и трогательно-невзрачные голубянки - бабочки Lycaenides, которых изучал под микроскопом Набоков-энтомолог; это и более двадцати видов бабочек, которых современные энтомологи назвали именами его литературных персонажей. Литература и энтомология (а точнее - лепидоптерология, наука о бабочках) всегда были неразделимы в его жизни, но со временем литература заняла первое место, а бабочки стали отдыхом и неизменным источником вдохновения. Собственно, никакого другого отдыха Набоков и не знал. Именно поэтому многим русским читателям жизнь Набокова кажется `неписательской`: в ней не было кутежей и вереницы любовных романов. Вместо этого была любимая семья, был ежедневный и всегда честный, в полную силу, труд - за письменным столом, за любимой конторкой, за профессорской кафедрой, за рабочим столом энтомолога. В отличие от многих художников слова Набоков не занимался жизнетворчеством и не создавал себе захватывающую биографию на радость будущим комментаторам. Образ жизни одного из величайших писателей ХХ века был скорее образом жизни ученого. Владимир Набоков не раз говорил, что, останься он в России, он, скорее всего, был бы скромным научным сотрудником в каком-нибудь провинциальном зоологическом музее. Он понимал, что никогда не смог бы выжить в Советской России как писатель, но предполагал, что смог бы выжить как энтомолог. И в изгнании бабочки не раз спасали Набокова - если не от гибели, то от мук разлуки с родным домом и родным языком. Бабочки были частью набоковского мира с детства и до последних дней жизни. Бабочками юный Володя Набоков разрисовал изразцовую печь в детской на третьем этаже семейного особняка на Большой Морской, 47. В поздние годы Набоков рисовал вымышленных бабочек с вымышленными именами на титульных листах своих изданий, которые неизменно посвящал и дарил жене Вере (эти рисунки можно увидеть в музее ). А начиналось все сто лет назад, в имении Выра под Петербургом, где шестилетний Володя Набоков поймал свою первую бабочку. Этот день он запомнил так же хорошо, как и другой день, восемь лет спустя, когда написал свое первое стихотворение. Для петербургского мальчика начала ХХ века, проводящего каждое лето в имении, ловля бабочек была вполне обычным занятием. Тем более что коллекционером-любителем был его отец Владимир Дмитриевич, а в семье матери Елены Ивановны интерес к естественным наукам был наследственным - несколько ее родственников стали известными в России медиками. Но только у старшего сына Владимира этот интерес быстро перерос в серьезное увлечение - в восемь лет он начал читать научные книги по энтомологии из семейной библиотеки. Одна из этих книг - `Бабочки Британии` Ньюмена, иллюстрации в которой раскрашены рукой юного Набокова, сейчас хранится в музее Набокова. Тогда же, в девять лет, он попытался совершить первое научное открытие и написал об этом ведущему российскому лепидоптерологу Николаю Кузнецову. Ответ Кузнецова разочаровал юного исследователя - та бабочка, как выяснилось, уже была описана - но страстное желание оставить свое имя в науке осталось у Набокова на всю жизнь и в конце концов было реализовано в 1941 году в Америке, когда ему наконец удалось описать неизвестный подвид. |
Любительские, а затем и профессиональные занятия энтомологией действительно не раз спасали Набокова. Изучение бабочек Крыма помогло пережить тоску по родному дому в Петербурге - ведь семья Набоковых уехала из родного дома 15 ноября 1917 года. Уехала, как казалось тогда, на несколько месяцев, пока не улягутся политические страсти в столице. И лишь 15 апреля 1919 года, когда пришлось, вместе с тысячами других российских семей, бежать из Крыма, стало ясно, что разлука - надолго, если не навсегда.
Статья о бабочках Крыма в английском научном журнале была одной из первых публикаций Набокова в эмиграции, однако за двадцать лет жизни в Европе Набокову редко удавалось выехать из Берлина или Парижа на ловлю бабочек - на это никогда не хватало ни денег, ни свободного времени. Лишь однажды, в 1929 году Набоков с женой смог на несколько месяцев уехать в южную Францию, в Пиренеи за бабочками, и не случайно там он начал работу над своим первым великим романом - Защитой Лужина.
Бабочки помогли Набокову и после второго вынужденного бегства - в Америку в 1940 году, когда ему, известнейшему писателю русского зарубежья пришлось начать жизнь с чистого листа. Первой постоянной работой `по специальности`, которую Набоков смог получить в Америке, была должность куратора отдела чешуекрылых в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. Как русский писатель Набоков в Америке был никому не известен, рассчитывать на литературную и даже на постоянную преподавательскую работу поначалу было трудно - и в течение семи лет, с 1941 по 1948 год, Набоков каждый день садился за свой рабочий стол в музее, разбирая коллекцию, препарируя бабочек, проводя в музее иногда по четырнадцать часов в день.
Набоков ценил возможность серьезно заняться энтомологией, пополнять коллекцию собственными экземплярами и писать научные статьи, и эти годы были самыми плодотворными для него как для ученого. Набоков открыл двадцать новых видов бабочек, тринадцать из которых и по сей день занимают в систематике отведённые им Набоковым места. Но эта деятельность не только давала постоянный заработок и возможность заниматься любимым делом - она помогла Набокову преодолеть кризис потери читателя и вынужденного перехода на английский язык. Ведь писательская судьба Набокова поистине уникальна: полностью состоявшись и завоевав исключительную репутацию в родном языке, он смог, уже в немолодом возрасте, начать писать столь же блистательно на другом языке. И это при том, что после окончания Кэмбриджа в 1922 году и до 1939 года Набоков практически не пользовался английским языком - он жил и работал в среде русских эмигрантов, говорил и писал только по-русски.
Бабочки помогли Набокову полюбить и узнать Америку - эту поначалу малознакомую ему страну, в которой, как и в Европе, он оказался не по собственной воле, спасая свою семью и себя от почти неминуемой гибели в оккупированной Франции.
Именно путешествия за бабочками через всю Америку с востока на запад и обратно дали Набокову материал для его американских романов - особенно для знаменитой Лолиты, где мы встречаем те же мотели и те же природные заповедники, которые посещали Набоков и его жена во время своих энтомологических экспедиций. Позднее Россия и США - две просторные страны с их природным и человеческим разнообразием окончательно соединятся у Набокова в одну воображаемую страну в романе Ада.
`И высшее для меня наслаждение - вне дьявольского времени, но очень даже внутри божественного пространства - это наудачу выбранный пейзаж, все равно в какой полосе, тундровой или полынной, или даже среди остатков какого-нибудь старого сосняка у железной дороги между мертвыми в этом контексте Олбани и Скенектеди (там у меня летает один из любимейших моих крестников, мой голубой samuelis), - словом, любой уголок земли, где я могу быть в обществе бабочек и кормовых их растений. Вот это - блаженство, и за блаженством этим есть нечто, не совсем поддающееся определению. Это вроде какой-то мгновенной физической пустоты,
В.Набоков, Другие берега.
В 1958 году, после неожиданного коммерческого успеха Лолиты, Набоков впервые смог сам планировать свою жизнь. В 1959 году шестидесятилетний Набоков оставляет преподавательскую работу и уезжает с женой обратно в Европу - сначала во Францию, а затем, уже навсегда - в Швейцарию.
Когда-то в юности он мечтал о дальних экспедициях за редкими бабочками - в Центральную Азию, в тропические страны. Тогда для этого нужны были только деньги и полноценный паспорт. Ни того, ни другого у молодого эмигранта Набокова не было, и поэтому путешествия состоялись только на страницах романа Дар и некоторых рассказов. Теперь, когда у всемирно известного писателя были и достаточные гонорары и американское гражданство, на дальние путешествия не уже осталось ни сил, ни времени - ему еще многое нужно было написать. Но из европейских стран для постоянного жительства Набоков выбирает Швейцарию с ее доступными альпийскими лугами и бабочками. На вопрос, почему он живет именно в Швейцарии, Набоков неизменно отвечал, что главная причина - бабочки. В эти годы Набоков начинает две масштабные работы: Бабочки Европы и Бабочки в искусстве. Бабочки в искусстве были задуманы как собрание всех доступных изображений бабочек в изобразительном искусстве, начиная с Древнего Египта и до европейского Возрождения. Задачу свою Набоков видел в том, чтобы проанализировать изображения с научной точки зрения и попытаться проследить на этом материале эволюцию видов. Ни одну из этих работ Набоков закончить не успел.
В 1972 году Набоков писал, перефразируя Гумилева:
`... И умру я не в летней беседке
От обжорства и от жары,
А с небесною бабочкой в сетке
На вершине дикой горы`.
Набоков умер 2 июля 1977 года в больнице в Лозанне, и, как считали его близкие, причиной смертельной болезни, скорее всего, стало его падение на крутом горном склоне во время очередной экспедиции за бабочками в окрестностях Монтре. Так что и это пророчество Набокова, как и многие другие, сбылось.
Сачок (или рампетку, как называл его Набоков в русских своих романах) Набокова теперь можно увидеть в музее на Большой Морской, но из многочисленных коллекций бабочек, собранных Набоковым за семьдесят лет, сохранилось далеко не все. Коллекции, собранные в Выре и Рождествено, остались в вырском доме. Дом сгорел во время войны в 1943 году, и уцелели из него только те немногие вещи, которые сохранили в своих домах местные жители.
Коллекцию, собранную в Европе до 1940 года, тоже пришлось оставить, и она тоже погибла, в той же войне, только не в России, а во Франции.
Коллекции, собранные в Америке и в Швейцарии, сохранились. Части американской коллекции находятся в музеях двух университетов, где работал Набоков - Гарварда и Корнелла, а также в Музее естественной истории в Нью-Йорке. Вторая хранится в Зоологическом музее в Лозанне. Однако ни та, ни другая коллекции постоянно не экспонируются, увидеть их можно только на редких временных выставках.
В музее Набокова можно увидеть часть американской коллекции бабочек, собранных его рукой, а также коллекцию бабочек, наиболее часто упоминаемых в его произведениях.
Бабочки в произведениях Набокова:
`...Села на ствол,
и дышат зубчатые
нежные крылья,
то припадая к коре,
то обращаясь к лучам:
О, как ликуют они, как мерцают божественно!
Скажешь: Глубокая
ночь в раме двух палевых зорь....`
http://www.nabokovmuseum.ru/Ru/Museum/Collection/Butterfly/index.htm
Страница для печати