Ночные бабочки

      Я помню вечера в начале листопада,
      ночную глубину тоскующего сада,
      где дуба одного листва еще густа,
      и млеет мглистая густая темнота
      под ветками его, и нежные ночницы
      еще к нему летят в лиловый сонный час:
      трепещут в темноте незримые ресницы,
      порхают призраки пушистые...
      Для вас,
      ночные бабочки, приманку я готовлю:
      предчувствуя с утра удачливую ловлю,
      я пиво пьяное мешаю пополам
      с согретой патокой, потом прибавлю рому.

      И в сад я выхожу к туманам, чудесам,
      и липким золотом я мажу по сырому
      дубовому стволу, и с кисти каплет сок,
      по трещинам ползет, блестящий и пахучий...
      Шафранный шар луны всплывает из-за тучи,
      и дуб, сообщник мой, развесист и высок.
      Впитал он не одно земное сновиденье;
      я жду в лиловой мгле, и он со мною ждет.

      И вот, таинственно-внезапно, как паденье
      звезды, задумчиво-беззвучно, как полет
      цветочного пушка,-- одна, затем другая
      тень малая скользит, белеясь и мигая:
      рождаются во тьме седые мотыльки.
      На ствол я навожу круг лампочки карманной
      и вижу: пять ночниц вбирают сок дурманный,
      блаженно выпустив витые хоботки
      и крылья серые на розовой подкладке
      подняв, оцепенев,-- и вдруг, взмахнув крылом,
      скрываются во мрак -- и вновь на запах сладкий
      слетаются легко. Стою перед стволом,
      внимательно слежу наряд их полуявный,
      окраску и узор, и, выбрав мотылька,
      над самою корой я всплескиваю плавно
      белесой кисеей широкого сачка.

      Чудесные часы! Восторг воспоминанья!
      Волнуется душа... Латинские названья
      кружатся в голове, а ночь тепла, мутна...
      Висит в набухшей мгле лимон луны огромный.
      Вдали, между ветвей, за клумбами, за темной
      площадкою,-- горят в усадьбе три окна.
      Оттуда в должный час меня окликнуть можно,
      сказать, что спать пора, и, выглянув в окно,
      увидеть: черный сад, фонарик осторожный,
      мелькнувшего сачка белесое пятно...

      И возвращаюсь я с добычею воздушной:
      еще стучится жизнь о стенки коробка,
      на вату лью эфир, холодный, сладко-душный,
      под грудку я беру малютку мотылька,--
      слабеет, гаснет он,-- крылатый человечек,
      и в пробковую щель меж липовых дощечек
      поимки бережно я вкалываю в ряд.

      Усните, крылышки, глазастые головки,
      тончайшие сяжки!..
      Вот пухлый шелкопряд,
      рябой, как палый лист, вот крылья черной совки
      с жемчужной ижицей на жилке узловой,
      вот веер крохотный с бахромкой световой,
      вот кроткий старичок, монашек в темной рясе,
      и вот царевна их, невеста ветерка:
      две ленты бархата на розовом атласе,
      фламинговый пушок на кончике брюшка...

      Спасибо, нежные!.. Шли годы за годами,
      вы таяли с теплом и вспыхивали вновь.
      Неизъяснимую я чувствовал любовь,
      мечтательно склонясь над вашими рядами
      в стеклянных ящиках, душистых и сухих,
      как легкие листы больших поблекших библий
      с цветами блеклыми, заложенными в них...
      Не знаю, мотыльки, быть может, вы погибли;
      проникла плесень, моль, подъели червячки,
      сломались крылышки, и лапки, и сяжки,--
      иль руки грубые заветный шкал открыли
      и хрустнуло стекло,-- и вы превращены
      в цветную горсточку благоуханной пыли...

      Не знаю, нежные, но из чужой страны
      гляжу я в глубину тоскующего сада;
      я помню вечера в начале листопада,
      и дуб мой на лугу, и запах медовой,
      и желтую луну над черными ветвями,--
      и плачу, и лечу, и в сумерки я с вами
      витаю и дышу под ласковой листвой.

      Владимир Набоков   

Любительские, а затем и профессиональные занятия энтомологией действительно не раз спасали Набокова. Изучение бабочек Крыма помогло пережить тоску по родному дому в Петербурге - ведь семья Набоковых уехала из родного дома 15 ноября 1917 года. Уехала, как казалось тогда, на несколько месяцев, пока не улягутся политические страсти в столице. И лишь 15 апреля 1919 года, когда пришлось, вместе с тысячами других российских семей, бежать из Крыма, стало ясно, что разлука - надолго, если не навсегда.

Статья о бабочках Крыма в английском научном журнале была одной из первых публикаций Набокова в эмиграции, однако за двадцать лет жизни в Европе Набокову редко удавалось выехать из Берлина или Парижа на ловлю бабочек - на это никогда не хватало ни денег, ни свободного времени. Лишь однажды, в 1929 году Набоков с женой смог на несколько месяцев уехать в южную Францию, в Пиренеи за бабочками, и не случайно там он начал работу над своим первым великим романом - Защитой Лужина.

Бабочки помогли Набокову и после второго вынужденного бегства - в Америку в 1940 году, когда ему, известнейшему писателю русского зарубежья пришлось начать жизнь с чистого листа. Первой постоянной работой `по специальности`, которую Набоков смог получить в Америке, была должность куратора отдела чешуекрылых в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. Как русский писатель Набоков в Америке был никому не известен, рассчитывать на литературную и даже на постоянную преподавательскую работу поначалу было трудно - и в течение семи лет, с 1941 по 1948 год, Набоков каждый день садился за свой рабочий стол в музее, разбирая коллекцию, препарируя бабочек, проводя в музее иногда по четырнадцать часов в день.

Набоков ценил возможность серьезно заняться энтомологией, пополнять коллекцию собственными экземплярами и писать научные статьи, и эти годы были самыми плодотворными для него как для ученого. Набоков открыл двадцать новых видов бабочек, тринадцать из которых и по сей день занимают в систематике отведённые им Набоковым места. Но эта деятельность не только давала постоянный заработок и возможность заниматься любимым делом - она помогла Набокову преодолеть кризис потери читателя и вынужденного перехода на английский язык. Ведь писательская судьба Набокова поистине уникальна: полностью состоявшись и завоевав исключительную репутацию в родном языке, он смог, уже в немолодом возрасте, начать писать столь же блистательно на другом языке. И это при том, что после окончания Кэмбриджа в 1922 году и до 1939 года Набоков практически не пользовался английским языком - он жил и работал в среде русских эмигрантов, говорил и писал только по-русски.

Бабочки помогли Набокову полюбить и узнать Америку - эту поначалу малознакомую ему страну, в которой, как и в Европе, он оказался не по собственной воле, спасая свою семью и себя от почти неминуемой гибели в оккупированной Франции.

Именно путешествия за бабочками через всю Америку с востока на запад и обратно дали Набокову материал для его американских романов - особенно для знаменитой Лолиты, где мы встречаем те же мотели и те же природные заповедники, которые посещали Набоков и его жена во время своих энтомологических экспедиций. Позднее Россия и США - две просторные страны с их природным и человеческим разнообразием окончательно соединятся у Набокова в одну воображаемую страну в романе Ада.

`И высшее для меня наслаждение - вне дьявольского времени, но очень даже внутри божественного пространства - это наудачу выбранный пейзаж, все равно в какой полосе, тундровой или полынной, или даже среди остатков какого-нибудь старого сосняка у железной дороги между мертвыми в этом контексте Олбани и Скенектеди (там у меня летает один из любимейших моих крестников, мой голубой samuelis), - словом, любой уголок земли, где я могу быть в обществе бабочек и кормовых их растений. Вот это - блаженство, и за блаженством этим есть нечто, не совсем поддающееся определению. Это вроде какой-то мгновенной физической пустоты,
В.Набоков, Другие берега.

В 1958 году, после неожиданного коммерческого успеха Лолиты, Набоков впервые смог сам планировать свою жизнь. В 1959 году шестидесятилетний Набоков оставляет преподавательскую работу и уезжает с женой обратно в Европу - сначала во Францию, а затем, уже навсегда - в Швейцарию.

Когда-то в юности он мечтал о дальних экспедициях за редкими бабочками - в Центральную Азию, в тропические страны. Тогда для этого нужны были только деньги и полноценный паспорт. Ни того, ни другого у молодого эмигранта Набокова не было, и поэтому путешествия состоялись только на страницах романа Дар и некоторых рассказов. Теперь, когда у всемирно известного писателя были и достаточные гонорары и американское гражданство, на дальние путешествия не уже осталось ни сил, ни времени - ему еще многое нужно было написать. Но из европейских стран для постоянного жительства Набоков выбирает Швейцарию с ее доступными альпийскими лугами и бабочками. На вопрос, почему он живет именно в Швейцарии, Набоков неизменно отвечал, что главная причина - бабочки. В эти годы Набоков начинает две масштабные работы: Бабочки Европы и Бабочки в искусстве. Бабочки в искусстве были задуманы как собрание всех доступных изображений бабочек в изобразительном искусстве, начиная с Древнего Египта и до европейского Возрождения. Задачу свою Набоков видел в том, чтобы проанализировать изображения с научной точки зрения и попытаться проследить на этом материале эволюцию видов. Ни одну из этих работ Набоков закончить не успел.

В 1972 году Набоков писал, перефразируя Гумилева:

`... И умру я не в летней беседке
От обжорства и от жары,
А с небесною бабочкой в сетке
На вершине дикой горы`.

Набоков умер 2 июля 1977 года в больнице в Лозанне, и, как считали его близкие, причиной смертельной болезни, скорее всего, стало его падение на крутом горном склоне во время очередной экспедиции за бабочками в окрестностях Монтре. Так что и это пророчество Набокова, как и многие другие, сбылось.

Сачок (или рампетку, как называл его Набоков в русских своих романах) Набокова теперь можно увидеть в музее на Большой Морской, но из многочисленных коллекций бабочек, собранных Набоковым за семьдесят лет, сохранилось далеко не все. Коллекции, собранные в Выре и Рождествено, остались в вырском доме. Дом сгорел во время войны в 1943 году, и уцелели из него только те немногие вещи, которые сохранили в своих домах местные жители.

Коллекцию, собранную в Европе до 1940 года, тоже пришлось оставить, и она тоже погибла, в той же войне, только не в России, а во Франции.

Коллекции, собранные в Америке и в Швейцарии, сохранились. Части американской коллекции находятся в музеях двух университетов, где работал Набоков - Гарварда и Корнелла, а также в Музее естественной истории в Нью-Йорке. Вторая хранится в Зоологическом музее в Лозанне. Однако ни та, ни другая коллекции постоянно не экспонируются, увидеть их можно только на редких временных выставках.

В музее Набокова можно увидеть часть американской коллекции бабочек, собранных его рукой, а также коллекцию бабочек, наиболее часто упоминаемых в его произведениях.

Бабочки в произведениях Набокова:

`...Села на ствол,
и дышат зубчатые
нежные крылья,
то припадая к коре,
то обращаясь к лучам:
О, как ликуют они, как мерцают божественно!
Скажешь: Глубокая
ночь в раме двух палевых зорь....`
http://www.nabokovmuseum.ru/Ru/Museum/Collection/Butterfly/index.htm